Нагулин ушел полтора часа назад. По плану, утвержденному командиром после долгих колебаний, разведчики не должны были ничего предпринимать до того момента, как станет ясно, что у младшего лейтенанта все получилось. А ясно это могло стать только одним способом – по вынимающему душу вою тяжелых снарядов, приближающихся к цели.

Нагулин утверждал, что двух часов ему должно хватить, но неизвестно, насколько быстро сможет открыть огонь полк Цайтиуни. «И сможет ли вообще», – подумал Игнатов, но постарался отогнать от себя эту мысль.

От недоверия, которое он испытывал к этому странному ефрейтору, а потом и младшему лейтенанту давно уже ничего не осталось, но от некоторой настороженности по отношению к нему Игнатов избавиться никак не мог. Старший сержант вырос в небольшой деревне, затерявшейся в Брянских лесах, и знал толк в охоте и хождении по непролазным чащам. Потому и попал в разведку. Нагулин был другим. Во-первых, как сказал бы их деревенский учитель, образованного человека сразу видно. Во-вторых, был он кем угодно, только не знатоком леса, за которого упорно себя выдавал. А тут еще эта радиостанция. Игнатов уже жалел, что обратил внимание на разошедшийся под руками шов металлического корпуса, и сдуру заглянул внутрь блока усилителя.

Рассказу Нагулина он не поверил, как не верил никогда во всякую нечистую силу, сглазы, домовых и прочее мракобесие, но рационального объяснения увиденному у старшего сержанта не было, и быть не могло. Игнатов твердо знал, что такого просто не бывает, и поэтому все время крутил этот случай в голове, присматриваясь к нему с разных сторон. Некоторое время он колебался, не рассказать ли все командиру, но потом решил, что не станет этого делать. При всей своей деревенской осторожности и вбитой уже в разведке привычке все проверять по десять раз, старший сержант чувствовал, что Нагулин никогда не причинит зла ни ему, ни всему тому, что Игнатов считал для себя важным. А раз так, то нечего усложнять младшему лейтенанту жизнь.

Как ни ждали разведчики знакомого звука с неба, но раздался он неожиданно. Игнатова вдруг посетила мысль, что, наверное, именно так должны звучать Трубы Страшного Суда, однако долго наслаждаться этой «музыкой» у него не получилось.

Взрыватели фугасных снарядов были выставлены на максимальную чувствительность, и взрывы происходили у самой поверхности воды. Впереди, в паре километров ниже по течению, вспыхивали гигантские огненные полусферы, на мгновение освещая всю округу, а потом на острова речного архипелага накатывал грохот, заставляя мелко дрожать листву невысокой растительности. Видимо, «штурмботам» на реке сейчас приходилось очень несладко, да и береговые позиции зениток должно было приложить весьма неслабо.

– Пора! – Едва слышно произнес капитан и тронул Игнатова за плечо, – У него опять получилось. Почему у него все время все получается, старший сержант?

Разведчик взглянул на капитана и увидел на его лице улыбку, выглядевшую совершенно чуждой в этой гремящей и разрываемой вспышками темноте.

– Я бы и сам хотел это знать, товарищ капитан, – тихо ответил Игнатов, погружаясь в воду.

* * *

Преодолевать заслон я, как и раньше, планировал под водой. Честно говоря, глядя на бурную деятельность противника и на его совершенно параноидальную реакцию на любой хлам, плывущий по реке, я побаивался, что немцы начнут наобум кидать в воду гранаты или, бить по реке перед заслоном из минометов – для профилактики. Однако такого транжирства боеприпасов прижимистые и практичные арийцы себе все же не позволили, да и сколько там тротила-то, в той гранате? Сто восемьдесят граммов? У них лодки потонут под весом того количества гранат, которые нужны на всю ночь для обеспечения хоть какого-то эффекта. В общем, с этой частью плана проблем не возникло. Плыл я, правда, на пределе возможностей организма – уж очень хотелось показаться из воды подальше от заслона.

В результате на берег я выбрался почти в там же, где после имитации прорыва нырял в Днепр. Прелесть этого места заключалась в том, что на нем не было немецких оборонительных позиций. На противоположном берегу находился захваченный противником плацдарм, и держать войска здесь не имело никакого смысла. Зато почти вплотную к урезу воды рос кустарник, и даже небольшие группы деревьев, но и открытого пространства тоже хватало.

В принципе, дальше я мог и не ходить. Для меня не имело никакого значения, откуда связываться с артиллеристами Цайтиуни. Куда важнее сейчас было время, и, забравшись в ближайшие заросли, я закрыл глаза и погрузился в работу с интерфейсом спутниковой сети. Вести передачу голосом я не стал – пусть все считают, что захваченная мной радиостанция была для этого недостаточно мощной.

Радист артполка отозвался на удивление быстро, как будто ждал начала моей передачи. Впрочем, возможно, так оно и было. Я сосредоточенно передавал координаты и установочные данные для стрельбы. Заняло это довольно много времени, но зато после отправки в эфир последних цифр дивизионы Б-4 открыли огонь меньше чем через минуту.

Залпом были выпущены только первые шесть снарядов, а дальше стрельба велась вразнобой с небольшим сдвигом по времени. Даже опытный расчет гаубицы особой мощности перезаряжает орудие почти две минуты. Это много, а мне требовалось, чтобы немцы не расслаблялись, и каждые десять-пятнадцать секунд им прилетал стокилограммовый фугасный подарок. Я точно знал, какой снаряд куда и когда упадет, и имел определенную свободу действий, а вот противник знать этого не мог, и поэтому дисциплинированно прятался по щелям и окопам, по крайней мере, в первые минуты артналета.

Речной заслон смело первым же залпом. Хлипкие «штурмботы» разбило в щепки, а не имеющие брони зенитки смяло, опрокинуло и смешало с землей вместе с расчетами, но главной целью являлись все же не они.

Четыре снаряда разорвались на суше недалеко от берега. Погасли сметенные ударной волной прожекторы, разметало пехотинцев из оцепления, а те, кто уцелел, немедленно попрятались. На позиции минометчиков, подвешивавших над Днепром осветительные мины, тоже прилетел снаряд, и через минуту река погрузилась во тьму.

Я видел отметки капитана Щеглова и сержантов, изо всех сил гребущих к берегу. По ним никто не стрелял – немцам было, мягко говоря, не до того. Тем не менее, в панику противник не впал. Удару подвергся заслон и прилегающая территория, но подготовленные к стрельбе по реке гаубицы остались вне зоны поражения – тратить снаряды еще и на них у меня возможности не было, да и не мешали моим планам эти орудия.

К грохоту разрывов тяжелых снарядов прибавился гул открывшей огонь немецкой артиллерии. За бывшей линией заслона поднялись высокие фонтаны воды. Именно там, по расчетам противника, мы должны были сейчас находиться, если воспользовались уничтожением цепи «штурмботов» и попытались уйти вниз по реке. Минометчики тоже быстро вернулись на свои позиции, и присоединились к огню гаубиц. Сделали они это как-то уж очень оперативно, но я сразу перестал удивляться их усердию, увидев среди солдат отметку того самого майора, доставившего нам столько неприятностей.

Как ни странно в базе данных, о нем было очень мало информации. Видимо, нигде до войны он особо не светился, так что кроме имени и фамилии ничего ценного вычислитель сообщить мне не смог.